РГМЖурнал
В 1990–2000 годы Милу Ануфриеву знали все главные столичные модники: в ее магазинах одевались мировые звезды первой величины, ее вкусу доверяли самые успешные и знаменитые. И наверняка многие из них очень удивились, когда спустя годы обнаружили имя своей светской знакомой в новостях из беднейших африканских стран.
Сегодня Мила Ануфриева, основательница первого российского фонда помощи детям Африки, борется за права альбиносов, до которых практически никому нет дела на родине, строит колодцы в засушливых районах, отправляет детей со сложными заболеваниями в Россию на лечение и поддерживает детскую футбольную команду Young star boys, собранную из бездомных мальчишек. Фонд Mila for Africa известен, кажется, в самых отдаленных уголках Черного континента, телефон постоянно разрывается от просьб, а сама Мила каждый день лично помогает африканцам решать насущные проблемы. Вот и звонок из РГМ.Журнала застал Милу «в поле» – в племени масаи, страдающем от продолжительной засухи, где она лично курировала вопросы, связанные со строительством колодца.
Несмотря на плотный график, Мила нашла время рассказать РГМ.Журналу о том, почему альбиносам в Африке приходится скрываться, о состоянии медицины и образования в странах, где работает ее фонд, о том, как сделать сенегальских попрошаек чемпионами по футболу и побороть засуху в Кении.
Название фонда – Mila for Africa – придумали африканские дети. Как это случилось?
Да, действительно, фонд своим названием обязан детям. Дело было в Гвинее-Биссау в 2013 году. Я приехала в эту страну во второй раз, и уже знакомые ребятишки, завидев меня, начали трубить всем друзьям: «Мила приехала! Мила приехала!» Те в ответ: «Какая Мила?» – «Мила, которая for Africa!» Это было и приятно, и смешно. В тот момент я помогала детям сама и ни о каком фонде не задумывалась. Но эта история настолько мне запомнилась, что, когда встал вопрос о создании фонда, сомнений по поводу выбора названия не возникло.
Между началом вашей благотворительной работы и созданием российского фонда прошло несколько лет…
Сначала я работала самостоятельно. Тогда я неплохо зарабатывала, а некоторые друзья, узнав о моей деятельности, присоединялись и помогали. Этого было достаточно. Вообще, первый фонд был создан в Гвинее-Биссау еще в 2016 году, но работал он очень плохо, а деньги заканчивались. Тогда я попыталась открыть фонд в Италии – как гражданка и этого государства, – но ничего не вышло из-за бесконечных бюрократических проволочек. Также рассматривался вариант запуска проекта в Ботсване, где по приглашению правительства я побывала в 2019 году. В сотрудничестве были заинтересованы крупные инвесторы, я была приглашена для участия в организации африканской недели моды, но ковид спутал все планы. Тогда я подумала, а почему бы не открыть фонд в России? В этот раз все сложилось удачно, и в июле 2020 года мы получили лицензию, став первым российским фондом, занимающимся проблемами африканских детей. За четыре года нам удалось многое: спасти немало жизней, помочь построить важные центры, оплатить образование детей и так далее. У фонда много волонтеров, прекрасная команда в Москве и Питере, но главное – мы работаем не наездами, а постоянно находимся в Африке, и сегодня Mila for Africa стал брендом, узнаваемым на всем континенте.
Чем обусловлен выбор стран, в которых вы работаете? Нет ли планов расширить географию фонда?
Конечно, география была бы гораздо шире, будь у нас больше средств. Сейчас мы работаем в Гвинее-Биссау, в Гвинее-Конакри, в Сенегале, Танзании и Кении. Мой путь начинался с Гвинеи-Биссау. Еще когда я была студенткой, моя подруга вышла замуж за студента из этой страны и переехала жить к нему на родину. С тех пор прошло много лет, наши пути практически разошлись, но неожиданно я получила от нее приглашение в гости. Я приехала и увидела все ужасы, которые происходят в этой стране: нищету, голодных детей, которых воруют и продают на органы… Пройти мимо было просто невозможно, и я решила помочь хоть кому-то из этих малышей. Тогда я взяла под свою опеку 200 ребят.
Там же, в Гвинее-Биссау, меня застигло начало пандемии. Тогда никто особо не верил, что границы закроют, но все-таки это произошло. Кстати, в Африке соблюдение ковидных ограничений контролировалось особенно жестко: по улицам ходили военные, избивали каждого, кто выходил из дома, притом что для большинства жителей торговля – единственный способ выжить, если они ничего не продадут на рынке, им нечем будет кормить своих детей. Со мной связалось итальянское посольство и потребовало, чтобы я регулярно отмечалась в консульстве, тем самым подтверждая, что со мной все в порядке. Ближайшее представительство Италии было в Сенегале, туда я и направилась.
На первый взгляд, в Сенегале все очень хорошо: отличные дороги, развитая инфраструктура… И при этом огромное социальное расслоение. Представьте, в стране насчитывается миллион беспризорных детей! Я поняла, что просто погостить не смогу – нужно помогать. Потом я получила весточку из Гвинеи-Канакри – сработало сарафанное радио. Мне прислали фотографии семи детей-альбиносов, которые попали в рабство. Их нужно было вызволять и срочно куда-то пристроить. Мимо этой ситуации я тоже не смогла пройти.
После открытия границ я отправилась в Кению и узнала, что здесь тоже катастрофа – продолжительная засуха, а она смерти подобна для племен, сохраняющих традиционный уклад жизни. Пока я занималась этой проблемой, со мной связались танзанийцы с просьбой помочь альбиносам и в этой стране. Так и сформировалась, в общем-то, совершенно спонтанно моя дорожная карта.
Особое значение вы уделяете помощи африканским детям-альбиносам. С какими трудностями они сталкиваются, и как вы поддерживаете этих особенных детей?
Мое знакомство с альбиносами началось с мальчика из приюта. Родители от него отказались, он все время плакал и никак не мог успокоиться. Потом я познакомилась с семьей, которая прятала своего ребенка-альбиноса. Оказывается, такие дети нужны для проведения магических ритуалов. В Гвинее-Биссау, да и во многих других странах, существует поверье, что для успеха в том или ином деле необходим обряд, требующий голову альбиноса. Еще одна семья – в ней шесть альбиносов, – рассказала мне, что от них отворачивается все окружение, не покупают их товары на рынке. Отношение к ним ужасное, а кроме того, у многих альбиносов очень слабый иммунитет, они часто болеют.
Участь альбиносов в Африке очень незавидна. Многих из них сразу после рождения отдают или продают, потому что лишний рот не нужен. Те же семьи, где решают оставить ребенка, живут в постоянном страхе, что его украдут. Родителям тоже достается: нередко матерей детей-альбиносов в Сенегале забивают камнями, потому что считают, что если они родили такого ребенка, то в них вселился дух француза или, что не лучше, она была близка с представителем этой страны. Причина глубочайшей неприязни к Франции – в колониальном прошлом.
В Танзании же, например, альбиносы живут в специальных центрах, больше похожих на тюрьмы: высокие заборы, спартанские условия… Я была в одном из таких центров после пожара. Тогда погибли двадцать детей, а еще десять пропали без вести. Официальная версия – несчастный случай, хотя все местные прекрасно понимают, что трагедия была отнюдь не случайной, это был чей-то заказ. Но публично говорить о проблеме альбиносов в Танзании не принято, поэтому никакого расследования не было. Ситуация действительно страшная.
Я писала во все возможные инстанции, но ответ всегда был один: мы видим проблему, но у нас нет денег на ее решение. Тогда я решила помогать альбиносам сама. Мы построили центр, самый большой в Западной Африке, рассчитанный на 200 детей. Тем не менее, это капля в море. В одном только Сенегале живет около 10 000 детей-альбиносов, у многих из них рак, они умирают. Мы стараемся им помогать, привозим на лечение в Дакар. Кстати, в столицу мы направляем не только сенегальских детей, но и ребят из других стран, где ситуация с медициной хуже, чем здесь. Но бывают случаи, когда необходимую помощь можно обеспечить только за пределами африканского континента.
Бывали случаи, когда вы предоставляли детям возможность получить лечение за пределами Африки?
Двоим. Одного из них зовут Эбби. Когда ему было две недели, колдунья, совершая обряд, плеснула ему кислоту в глаза. Его мы отправили на лечение в Турцию, поскольку попасть в Россию из-за ковида тогда было слишком трудно. К сожалению, спасти зрение малышу не удалось, но мы сделали все возможное. Наш второй пациент постарше, его зовут Кхадим. Он альбинос, родом из небольшой деревушки. Дорога от дома до ближайшей школы составляла 10 километров, и каждый день он ходил туда под палящим солнцем, из-за чего заработал рак. Мы узнали о мальчике, когда он уже находился в крайне тяжелом состоянии – по сути, его оставили дома умирать. Первое время я ему помогала самостоятельно, оплачивала сенегальских врачей, а затем вместе с фондом мы смогли перевезти его в больницу в Краснодаре, где хирург Алексей Дикарев согласился провести операцию бесплатно. Мы оплатили только билеты и реабилитацию. Все прошло успешно, и сейчас парень идет к полному восстановлению.
Конечно, мы бы хотели отправлять детей на лечение в Россию чаще, но постоянно возникают сложности: сначала был ковид, теперь санкции. Однако от таких планов мы не отказываемся. В России отличные врачи – и как специалисты, и в человеческом плане. Они готовы проводить операции совершенно бесплатно. Мы пробовали привозить российских врачей в Африку, но это оказалось неэффективным: во многих странах попросту нет необходимого оборудования для проведения операций.
А как вообще обстоят дела с медициной в тех странах, в которых вы работаете?
По-разному, зависит от страны. В Гвинее-Биссау все очень плохо, а в Сенегале есть неплохие платные больницы. Но для серьезного хирургического вмешательства их ресурсов не хватает. Например, сейчас одному мальчику нужно пересадить донорские роговицы глаз, но в Африке никто не может провести такую операцию. В Кении с медициной тоже дела обстоят неплохо. Это бывшая английская колония, там осталось наследие, да и врачи достаточно квалифицированы, но оборудование неизбежно устаревает.
Конечно, Африке, по крайней мере, странам, в которых я работаю, нужна помощь. Думаю, Россия может и должна помогать, в том числе и в вопросах здравоохранения – и это в интересах нашей страны. Сейчас Россия старается вернуться сюда, восстановить свое былое влияние на континенте, который играет все большую экономическую и политическую роль в мире.
Благотворительностью вы занимаетесь более десяти лет. По вашим наблюдениям, качество жизни в тех странах, где вы работаете, повышается или все остается по-прежнему?
Не могу сказать, что меняется кардинально, но меняется. Когда я впервые приехала в Гвинею-Биссау, там был кошмар – убийство президента, постоянные перевороты… Сегодня это уже в прошлом. Страна потихоньку меняется к лучшему.
Есть страны, которые меняются к лучшему очень быстро: ЮАР, Руанда, Намибия. В Сенегале же изменения происходят медленнее. Я считаю, это связано с плохим образованием — здесь 80% населения безграмотны. Да, в Сенегале есть школы, но они платные, причем даже те, которые формально считаются общедоступными. В целом в бывших французских колониях, как мне кажется, ситуация похуже в плане развития. Они все еще связаны с французским капиталом, слушают команды, которые им поступают из этой страны. А самим французам выгодно, чтобы местные были неграмотны и не понимали, какими ресурсами обладают. Важно справедливо выстраивать партнерские отношения с африканскими странами – как, например, это делает Россия.
Отдельный пункт вашей программы – строительство колодцев в регионах, страдающих от засушливого климата. Как получилось, что в Африке при нынешних технологических возможностях до сих пор остаются регионы с острейшим дефицитом воды?
Ситуация с доступом к воде очень отличается в разных странах. Я не знаю, как это было достигнуто в Гвинее-Биссау, но там с водой вообще нет вопросов. Практически в каждом доме есть колодец, в худшем случае – один на три домика. Так же дела обстоят и в Гвинее-Конакри.
Острый дефицит колодцев существует в засушливых районах Сенегала, где грунтовые воды залегают особенно глубоко. Государственной программы, которая помогла бы решить эту проблему, нет. Вся надежда на мусульманские общины, которые собирают деньги и роют колодцы. В Танзании тоже большие проблемы. В Кении, там, где живут масаи, сейчас засуха.
Честно говоря, когда я впервые ехала заниматься вопросами доступа к чистой воде, то думала, что в Африке меня уже ничто не может удивить. Но я ошибалась. На огромной территории нет ни единого колодца, дети пьют воду из грязных луж и болеют, а взрослые по 10 километров таскают на себе сорокалитровые канистры. Как мне объяснили, раньше здесь довольно часто были осадки, и местные собирали дождевую воду, но сейчас с неба месяцами не падает ни капли. Не менее удивительно, что в ста километрах оттуда процветает город Найроби, в котором есть абсолютно все. Руководство страны видит проблему, но изменения в лучшую сторону происходят очень медленно. Тем временем люди продолжают умирать. Поэтому колодцами приходится заниматься всем неравнодушным фондам и объединениям, в том числе и нам.
Вы оказываете поддержку масаи, сохраняющим традиционный уклад жизни. Которое десятилетие в мире не прекращается дискуссия, стоит ли вообще вмешиваться в жизнь таких самобытных народов: со своими плодами цивилизации доброхоты только мешают людям жить, в сущности, ничем не облегчая им существование. Какого мнения придерживаетесь вы?
Однозначно такие народы нужно сохранять. Они – часть культуры нашей планеты. Люди хотят сохранять свои традиции, и это правильно. То, с каким достоинством они переносят испытание засухой, вызывает глубокое уважение. Если их всех нарядить в пиджаки и отправить в город, ничего хорошего не выйдет: они не хотят такой жизни и не приспособлены к ней. Но им нужно немного помочь. Банально необходимы вода и свет. Дело в том, что они живут на территории национального парка, здесь много диких животных – и ни одного ограждения. И если ночью нет огня, а мужчина не дома, то львы могут напасть на домашний скот. Еще им нужен школьный автобус, потому что всегда есть риск, что по дороге малыша затопчет дикий слон. И больница нужна для оказания первой помощи. Но больше не требуется ничего: они сами не хотят, им нравится жить так, как они живут.
Вы учредили детский африканский футбольный клуб Young star boys. Почему, несмотря на множество проблем, с которыми сталкивается Африка, вы решили заняться еще и вопросами спорта?
Young star boys – это не просто рядовой футбольный клуб, это полноценный гуманитарный проект. В Сенегале миллион детей живет на улице. Их называют тэлибе. У них нет родителей, этих детей используют, заставляют попрошайничать, а если они к вечеру не принесут деньги, то жестоко избивают. Они роятся вдоль обочин, больные, без одежды… Именно таких детей мы встретили с местным футболистом Муссой. Тогда бушевал ковид, футбольные соревнования были приостановлены, и я предложила ему поработать с этими ребятами. Он подключил своих друзей, и мы запустили проект.
Результат превзошел все ожидания. В первый год своего существования новая команда стала чемпионом среди дворовых команд. А сегодня Young star boys имеет международную лицензию и считается одним из лучших клубов Сенегала. Мы арендуем для команды дом и футбольное поле. Тренеры с ними работают практически бесплатно, но вкладывают в них все свои силы. Тем не менее, обеспечение клуба обходится очень дорого, потому что ни государство, ни футбольная федерация Сенегала нам не помогают. Мы стараемся наладить контакты с российскими футбольными клубами, уговорить их разместить рекламу нашей команды, но до конкретики дело пока не дошло. Конечно же, думаем о будущем наших юных спортсменов и понимаем, что не всем суждено стать профессиональными футболистами, поэтому отправляем их учиться. Этот проект очень важен для нас, потому что он помогает детям получить путевку в будущее.
Как планирует помогать Mila for Africa африканским детям в будущем?
У нас очень много планов. Во-первых, мы хотим давать ребятам возможность учиться. Во-вторых, нам нужен большой центр для альбиносов в Гвинее-Конакри. Землю мы уже купили, осталось отстроиться. В Сенегале работает наш центр для альбиносов, но он не может помочь всем детям, поэтому нужен еще один. В Кении также необходимо убежище для таких детей, потому что их часто воруют и увозят в Танзанию, где они исчезают бесследно. Если говорить о будущем Young star boys, то мы хотим сделать проект международным, привлечь спонсоров и дать путевку в жизнь большему количеству детей. В Гвинее-Биссау мы занимаемся слепыми детьми, и им тоже нужен центр, потому что иначе они просто окажутся на улице. Тема здоровья – одна из центральных в нашей повестке. Будем выстраивать мостики с Россией, чтобы отправлять ребят к нам на лечение, потому что наши врачи лучшие.
Текст: Игнат Матейкин
Фото: архив Mila for Africa
