РГМЖурнал
За словами “гуманитарная помощь” для нас зачастую кроется только количество коробок с продуктами и лекарствами, которые отправляются в проблемные регионы. Однако людям, в чью страну пришла война, чей дом оказался в зоне ЧС, простым людям бывают нужны и простые человеческие вещи. В этом уверен Эдуард Логинов, руководитель Гуманитарного добровольческого корпуса, член Общественной палаты Югры, председатель межрегиональной общественной организации инвалидов локальных войн «Содружество». О том, как работают добровольцы из Ханты-Мансийского автономного округа, кто и чем их поддерживает, какими проектами они гордятся, а какие — только планируют запустить, и что самое важное в деле добровольчества, Эдуард Логинов рассказал в интервью Русской Гуманитарной Миссии.
Ханты-Мансийский автономный округ — один из самых ярких регионов в плане волонтёрского движения. Почему? Как в Югре создавали добровольческий корпус?
Я скажу сначала про регион, не касаясь добровольческого корпуса. Во-первых, север и Сибирь всегда людей делали более мягкими, тут всегда готовы подать руку помощи ближнему. Климатические условия обязывают, иначе север бы не освоили. Сюда ведь зачастую приезжали по распределению, за хорошими деньгами. Но местный климат людей перевоспитывал, потому что без взаимовыручки тут никак. Мне повезло тут родиться среди добрых, отзывчивых людей, теперь посвящаю этому региону всю свою деятельность.
Теперь про добровольческий корпус. Начну немного издалека, с личных вещей, но иначе не объяснить, как это всё родилось. Ко мне недавно приезжал одноклассник и друг, и мы стали вспоминать детство. Ещё будучи школьниками, пытались организовать и мероприятия, и дискотеки, и какую-то помощь. Это у нас от родителей, наверное, было. Моя мама, работая рядовым фельдшером на скорой помощи, тянула на себе профсоюз. В советское время квартиры же давали по очереди, так вот мы получили последними, потому что мама всегда ратовала за других людей.
Я же после армии обнаружил, что ветеранам боевых действий очень сильно не хватает внимания от государства. Была одна организация, да развалилась, и мы стали создавать новую. С 1999 года я плотно занимаюсь организацией “Содружество”. В 2000 году мы отвезли первую крупную партию гумпомощи нашим югорчанам, воевавшим в Чечне — более 30 тонн отправили. Как вы догадываетесь, такой объём невозможно собрать просто по родственникам — это поднялось гражданское общество, чтобы помочь землякам.
В 2014 году начались боевые действия в Донбассе. Ветеранские организации Югры приняли решение, что вставать на чью-то сторону мы не будем, пока не разберёмся и не увидим своими глазами, что там происходит. Первую помощь мы увезли 13 мая 2014 года, в самом начале войны. Собрали более 20 тонн.
Я ехал как ветеран боевых действий, конечно, во мне был порыв помочь братскому народу, ребятам на передовой. Но перед отправкой к нам пришла губернатор Наталья Комарова и сказала: “Это гуманитарная помощь. Военным ни на той, ни на другой стороне она достаться не должна — строго мирным жителям в зоне конфликта”. Её посыл нас тогда отрезвил и направил тогда в то русло, в котором и сейчас движемся.
Факт, которым можно гордиться: общественная организация боевых ветеранов “Содружество” из Югры — крупнейший поставщик гуманитарной помощи в Донецкую народную республику! Тонкость вот в чём: да, мы отправляли фуры раз восемь за тот период, но дело не в объёме, а в том, что с гуманитаркой там первое время творился абсолютный бардак. Отжимали, продавали… Нам удалось этого избежать — мы готовы были биться и стреляться, чтобы ничего не ушло мимо. Люди посмотрели, как мы это осуществили, и решили присоединяться! Так с нами начали сотрудничать гуманитарщики из Москвы, Питера, Астрахани, Омска, Хакасии, Тюмени.
В конце концов, хорошие отзывы о нашей работе дошли до Германии. Там собрали лекарств на 10 миллионов рублей, которые мы в сопровождении двух депутатов Бундестага и немецких журналистов доставили в ДНР. Всегда важно в гуманитарке, на мой взгляд, обращать внимание, что помощь собрана от простых людей, такой душевный порыв гражданского общества. Мы с депутатами Бундестага полторы недели ездили и по Донецку, и по Горловке, искали российские войска, да так и не нашли, снимали фильм для показа в Европе о реальном положении вещей. Запомнился забавный случай: идём по Донецку, депутату Андрею Хунко звонит Ангела Меркель, говорит: “Давайте выдвигайтесь оттуда, а то нам Порошенко ноту протеста выдвинул по поводу вашего пребывания”. А ведь поехали людям помогать, а не политику продвигать.
С 2014 года мы стали продвигать идею о том, что людям важен не только хлеб, но и зрелища. Нужно возить на боевые позиции спортсменов, деятелей культуры, искусства, библиотечной системы, научного сообщества, чтобы людей там поддерживать с разных сторон. Мы с замначальника Народной милиции ДНР Эдуардом Басуриным ратовали за это до 2016 года, а потом началась программа интеграции — уж не знаю, нас это услышали или сами осознали необходимость, но это был важный шаг. Опять же похвастаюсь: Югра в теме интеграции “Россия — Донбасс” — самый активный регион по количеству проведённых мероприятий.
Знаковое событие было, когда мы вывозили Сургутский драмтеатр. В посёлке Зайцево Донецкой области клуб в 30 квадратных метров, на улице страшные холода, да и в помещении тоже. А у артистов наших костюмы в стиле военных лет, такие классические ситцевые платья, например, и в них по сюжету придётся лежать на бетонном полу. Директор говорит: “Девчонки, не переодевайтесь”, а девчонки настояли. Чтобы вы понимали, за 15 минут до спектакля закончился стрелковый бой, а через полтора часа посёлок накрыло миномётами. С артистами всё в порядке: отработали даже в сжатых условиях и успели уехать. И мирные жители, конечно, были рады — когда ещё довелось бы увидеть в этом посёлке настоящий драмтеатр?
Волонтёрство от политики отделимо? Насколько далеки они друг от друга? Вы сами говорите, что продвигали какие-то идеи. Получается, одно без другого никак?
Наверное, они друг от друга зависимы. Хотя на собственном опыте могу сказать, что всё по Донбассу мы делали сами, нам никто не помогал, но и не мешал. Нашлись просто добрые люди, кто жертвовал, где-то я на свои деньги нанимал машины. Мы, добровольцы, в меньшей степени от политиков зависим. Честно говоря, есть и те, кто идёт за властью в общественную деятельность. Им надо светиться, выпячиваться… А есть те, кто идёт, чтобы нести свой крест или найти призвание — как хотите назовите. Кстати, новенькие добровольцы даже не всегда сразу это понимают. Спрашиваю: вы пришли бабушкам помогать или всё-таки себе? Уходят думать, а потом возвращаются с ответом, что всё-таки себе.
Всё-таки политика больше зависит от нас, общественников. Мы можем мобилизовать гражданское общество и сделать для государства порой что-то более важное, чем чиновничий аппарат. Вовсе не потому, что мы лучше! Просто мы видим проблемы снизу, что нужно здесь и сейчас. И поднимая общество на помощь, мы можем позиционировать и Россию в мире, и Югру, и любой другой регион.
Насколько охотно ваши волонтёры учатся? Например, перед поездкой в Сирию РГМ планировала организовать для добровольцев курсы арабского. Это не единичная история, бывают и курсы по работе в условиях ЧС, и прочие подготовительные занятия. Востребовано это у вас?
Они готовы всё изучать, отклик очень серьёзный. Если будет запрос, то выучат и арабский — по крайней мере, на уровне ходовых фраз и жестов уважения к принимающей стране. Знаю, что Русская гуманитарная миссия такие вещи организовывает, и это правда очень нужно!
У нас бывают курсы по работе добровольцев в условиях ЧС. За две недели мы закрываем регистрацию! Народа всегда много! Люди понимают, где почерпнуть опыт, с кем посоветоваться. Мы были бы рады получать поддержку подобных проектов для добровольцев.
Есть поддержка моральная, есть поддержка медийная, но такие организации, как Добровольческий корпус или Русская гуманитарная миссия никогда не смогут существовать на гранты. Гранты — вообще больная тема для меня. Считаю, что такое финансирование в некотором смысле “развратило” общественные организации, ведь попадаются такие, у которых за красивой обёрткой ради гранта ни одного хорошего дела не оказывается. А тут должно быть обоюдополезно: чтобы и государству хотелось поддержать, и гражданское общество само вкладывалось в добровольчество. Такие организации, как РГМ и Гуманитарный корпус, не должны из бюджетных средств финансироваться, потому что перед нами стоит, например, задача аккредитоваться в ООН, а для этого мы должны быть независимы от государства. Но должны быть понятные спонсоры, чтобы можно было планово вести работу.
Государство должно помогать морально, медийно и, главное, не мешать! Хотя это не исключает материальных вложений. Речь не о зарплатах для добровольцев. Когда мы собрали гуманитарную помощь, её нужно во что-то упаковать, её нужно на чём-то доставить… Это мы сейчас даже не говорим об интеграционных проектах, там затрат куда больше. Простой пример: со своего небольшого бизнеса я смог найти 700-800 тысяч и провести мероприятие. Но после пандемии не факт, что предприниматели смогут лишний раз свои деньги вкладывать в обучение добровольцев. Если государство видит какой-то проект, который принесёт пользу и соответствует его интересам, то средства (пусть не из бюджета, а от тех же предпринимателей, например) нужно искать вместе.
В прошлом году в конституцию внесли поправки о волонтёрской деятельности. Вы на себе почувствовали, что поменялось?
Я не ощутил каких-то масштабных изменений. Но это с точки зрения федерального закона, а в регионе нас и так всегда поддерживали. Губернатор Югры Наталья Комарова заинтересована была в развитии Гумкорпуса, она глобалист, мыслит очень далеко и не цепляется за мелочи. Она поняла важность проекта в перспективе и всячески нас поддерживает, даже приезжает на учебно-полевые сборы! Наталья Владимировна старается нас продвинуть и на международный уровень.
У нас потеряно поколение тимуровцев. А ведь оно не прописывалось ни в каких документах! Пионерия была, комсомол был, а тимуровского движения не было. Разве это мешало бабушкам помогать? Дети ведь сами рвались. Поэтому для меня не важно, прописано волонтёрство в Конституции или нет — если я хочу помочь, я не буду заглядывать в законы.
Что в планах? Может, есть проекты, которые прямо не терпится реализовать?
Есть очень интересный проект, который мы разработали нашей командой еще в 2018 году. А вот сейчас Донецк начал муссировать его. В прошлом году мы ездили к дончанам, полноценно презентовали его Правительству ДНР, и они вынесли его на рассмотрение в МИД. Это проект восстановления Саур-могилы. Памятник погибшим в ВОВ при защите Донбасса. И там говорят о том, что этот проект надо реализовывать и делать это руками гражданского общества. Так что мы с РГМ, видимо, придем к тому, что сделаем это силами двух организаций к 80-летию освобождения Донбасса, в крайнем случае — к 80-летию Победы. Наше поколение утратило этот памятник, оно и должно его восстановить. Не важно, кто его разрушил, поколение же наше, значит, нам и восстанавливать. Его создавали наши отцы.
Ещё один масштабный проект. Его рабочее название «Мост». Как раз из него родился проект Саур-могилы. Мы хотим сделать карту 3D-моделей всех памятников Великой Отечественной на постсоветском пространстве. От нас, к сожалению, из года в год отваливаются страны. А мы нашим потомкам оставим память хотя бы виртуально. Может быть, когда-нибудь политика изменится, и в этих странах начнут восстанавливать памятники, а у нас будут по меньшей мере прототипы.
Но это не только ради памятников. Выезжая на место, добровольцы должны будут изучить хоть немного язык страны, куда едут, её культуру, обычаи. Это уже вопрос межнациональных отношений. Рядом с нами живут дагестанцы, азербайджанцы, украинцы, белорусы. Но мы не знаем ни обычаев, ни традиций — они живут своей жизнью, мы своей, а это позволит нас сблизить. В такую медиаэкспедицию готовы будут выехать десятки и сотни тысяч молодых людей. И, во-первых, приехав туда, они расскажут и покажут, кто они и откуда приехали. И вернутся к нам, набравшись знаний и впечатлений. К тому же еще местные власти, зная, что к ним едут добровольцы из России, приведут памятник в порядок. Даже если завтра его снесут, условный директор колхоза сделает все, чтобы показать свою деревню лицом.
Мы вернулись к тому, что не хлебом единым. Помимо гуманитарной помощи нужны какие-то человеческие вещи.
Именно. Речь о продвижении культуры. Вот, например, в Сирии наше присутствие незначительно. Привезли мы 160 тонн гуманитарной помощи, но это капля в море. И мало кто о нас узнал, потому что за неделю всю Сирию не охватишь, да и 160 тонн — это мало. А если эти 160 тонн не раздавать, а сделать полевые социальные центры, куда будут приезжать добровольцы на 2-3 недели, будут готовить там пищу в полевых кухнях, раздавать малоимущим, будут заниматься с детьми, играть с ними, нести наши сказки, нашу культуру, наши песни. Это будет сильнее сближать, чем 160 тонн гуманитарной помощи раз в полгода.
Уверен, что к хлебу надо что-то давать. Вот по этому принципу добровольцы каждые две недели по 100 человек летают, меняются. И в каждом крупном городе они будут работать в таких социальных центрах. Там же нищие люди, которым нужна помощь, и они с большой благодарностью на всё откликаются. А наши ребята будут нести в массы, какая Россия и какие у нас добровольцы.
