РГМЖурнал
За плечами Леонида Радуна – участие более чем в сотне спасательных операциий в зоне чрезвычайных ситуаций, он помогал пострадавшим во время стихийных бедствий и в ходе вооруженных конфликтов. Однако его основная деятельность этим не ограничивается. Леонид Радун хорошо известен и полярникам-исследователям, и телевизионщикам, снимающим телепередачи о выживании в экстремальных условиях. В его рабочем графике сложно найти даже свободную минуту, не говоря уже о более существенных перерывах, а географическое местоположение – малопредсказуемо: он продолжает работать спасателем, готовит научно-исследовательские экспедиции, а совсем недавно вернулся из Колумбии, где принимал участие в создании телешоу.
В интервью РГМ.Журналу Леонид Радун назвал самые сложные моменты в профессии спасателя, сравнил специфику действий в зоне ЧС, вызванных природным и человеческим факторами, а также рассказал о том, как эвакуировал Николая Дроздова во время съемок реалити «Последний герой».
Леонид, почему вы стали спасателем? Это мечта детства или уже взрослый осознанный выбор?
В детстве, как и все мальчики, я примерял на себя множество будущих профессий. Хотел стать то врачом, то летчиком, то капитаном дальнего плавания… В какой-то момент я познакомился с программой «Подводная Одиссея команды Кусто», увидел все эти краски подводного мира и решил, что буду аквалангистом-исследователем. Это стало мечтой всей моей жизни, но в те времена поступить на обучение подводному плаванию было нельзя, не пройдя срочную службу. Я отправился в армию, а после демобилизации на горнолыжном склоне совершенно случайно познакомился с инструктором по подводному плаванию и пошел к нему учиться. К моему удивлению, его курсы посещало много моих друзей, с которыми я раньше ходил в походы. Туризм был еще одной моей страстью: вместе мы были и в Саянах, и в Каракумах – вообще объездили весь Советский Союз, и вот снова встретились.
Друзья мне рассказали, что, пока я был в армии, они успели принять участие в спасательной операции после Спитакского землетрясения в Армении, о котором я, разумеется, знал и, кстати, тоже не стоял в стороне… От них я также узнал, что идет зачисление в отряд Центроспас – Государственный центральный аэромобильный спасательный отряд. К тому времени я уже успел попробовать себя в разных профессиях, а возможность работать вместе с друзьями и желание попробовать себя в спасательной деятельности подтолкнули к тому, чтобы присоединиться к новой организации. Так в 1992 году я стал одним из первых, кто попал в отряд Центроспаса. Никогда ни секунды не сомневался в правильности этого решения. Уже будучи взрослым и вспоминая свои детские мечты, вдруг осознал, что благодаря своей работе я исполнил их все, даже самые смелые: и походил под парусом в Арктике, и спрыгнул с парашютом на Северном полюсе, и стал практикующим парамедиком и аквалангистом…
Вы сказали, что во время Спитакского землетрясения были в армии, но все равно не остались в стороне от этой беды.
Так совпало, что в тот момент, когда произошла катастрофа, я находился в отпуске. Конечно, лететь в Армению возможности не было, поэтому мы с единомышленниками начали собирать деньги на помощь пострадавшим. Стояли на улице с плакатами, приглашали известных бардов выступить с поддержкой. Время от времени приходили сотрудники милиции, забирали нас и долго выясняли, кто мы и откуда. Потом, изучив письмо от горкома комсомола, отпускали, вернув и кубышку с деньгами. Каждый день всю выручку мы передавали в горком, и оттуда она шла дальше, в Армению. И тем более интересно было узнать, что и мои друзья оказывали помощь населению прямо в эпицентре катастрофы.
Вам довелось носить не только советскую военную форму, но и погоны капитана швейцарской армии во время подготовки в частях гражданской обороны Швейцарии. Сейчас нечто подобное невозможно представить. Как вы попали на эти курсы и насколько полезными они оказались?
В 1995 году я учился на кинолога и занимался созданием первого питомника в нашем отряде. Мне позвонили из министерства и сказали, что есть возможность пройти стажировку в Швейцарии, где, возможно, будет работа с собаками. Поехали втроём – полковник из Министерства чрезвычайных ситуаций, я – обычный спасатель, и переводчик, который помогал нам общаться со швейцарцами. Погоны капитана мне дали по воле случая. Еще при оформлении документов меня спросили, кем я был в советской армии. Честно ответил, что сержантом, после чего собеседник застенчиво поинтересовался, не возражаю ли я, если на время службы в Швейцарии мне дадут звание капитана. Я возражать не стал.
Сама стажировка мне понравилась. Еще была свежа память о советской армии, и меня очень удивляло, что здесь военные живут в уютных кубриках по четыре человека, а специально назначенные для этого люди чистят им обувь. Но больше всего поразило их отношение к технике. Они придерживаются концепции, что если машина работает, то и менять ее не нужно, поэтому у них стояла техника 1950-х годов в идеальном рабочем состоянии. В общем-то, бережное отношение к имуществу произвело гораздо большее впечатление, чем сами курсы. К тому времени у меня уже был достаточный опыт работы в зоне чрезвычайных ситуаций, так что ничего особо нового я на занятиях не почерпнул. Пожалуй, мы сами могли бы научить их гораздо большему, чем они нас.
Со временем привыкаешь работать в зоне ЧС или же каждый раз – как первый?
К чрезвычайным ситуациям невозможно привыкнуть. Помню свои первые выезды в зону ЧС: все развивается очень динамично, оперативная обстановка может измениться в любой момент. Нужно быть предельно сконцентрированным, ни в коем случае не допустить какое-то неправильное действие, не навредить никому, не поставить под угрозу. К такому не привыкнешь, другое дело, что со временем вырабатывается четкий алгоритм, уже примерно понимаешь, чего ожидать. Однако никогда работа в зоне ЧС не становится рутиной, потому что чрезвычайные ситуации не похожи друг на друга и практически всегда происходят какие-то сюрпризы. Так что в тонусе держишь себя всегда.
Вообще, главное в работе спасателя – правильно рассчитать свои силы. Например, помню землетрясение в Измире 1999 года. У нас был свой самолет – ИЛ-76, свое оборудование, своя спасательная автомашина. Мы прибыли в первый же день и застали город в руинах. Местные поняли, что мы достаем из завалов живых людей, залезаем туда, куда никто, кроме нас, не может залезть, и начали нас тянуть во все стороны. Только ты выбираешься из завала, как тебя хватают за руки и ведут к следующему, объясняют, что там находится их родственник или друг… Я не спал трое суток, как и мои коллеги, но спасти абсолютно всех было невозможно. И это очень сложный психологический момент. К тому же существует принцип сортировки пострадавших, в соответствии с которым сначала нужно спасать легкораненых, а тяжелораненых – по остаточному принципу, потому что, пока ты будешь оказывать помощь «тяжелому», легкораненый может перейти в его состояние, и ты потеряешь обоих. К сожалению, это так и происходит. Весь ужас состоял в том, что нам прямо на глазах родственников пострадавших приходилось принимать решение, кого мы успеем достать из завалов, а кого – нет. К такому привыкнуть нельзя. Также прекрасно помню, как мы доставали людей живыми, и эта возможность сохранить жизнь перекрывает все трудности: и высокое физическое и психическое напряжение, и, может быть, не очень высокую зарплату. Когда удается спасти человека, понимаешь, что ради этого стоит работать спасателем.
Вы принимали участие в ЧС, связанных и с природными катаклизмами, и вызванных последствиями военных действий или связанных с терактами. В последних тяжелее участвовать?
Однозначно тяжелее. Самая страшная чрезвычайная ситуация – та, которая создана человеческими руками. Когда ты оказываешься в зоне разрушений, возникших из-за природных катаклизмов, это как-то укладывается в голове, а когда видишь последствия того, что люди сами натворили, – осознать сложнее. К тому же, когда чрезвычайная ситуация возникла из-за природного фактора, она более предсказуема. У тебя есть понимание, сколько времени человек может пролежать под завалом, насколько велики шансы успеть расширить лаз, пробраться к нему, оказать необходимую помощь и вызволить. Да, могут быть повторные толчки, если речь идет о землетрясении, но если ты все сделал правильно, то с задачей справишься. А события, связанные с терактами или военными действиями, совершенно непредсказуемы. Вспомнить хотя бы ту же трагедию в Беслане. Тогда погибло двое наших спасателей. Переговорщики из штаба достигли необходимой договорённости, и наши парни пошли с носилками забирать тела убитых, а тут ни с того, ни с сего началась перестрелка. Один из погибших – Дмитрий Кормилин – был моим близким другом… В зоне военных действий работать спасателем ничуть не легче, могу точно сказать, опираясь на свой опыт во время обоих чеченских конфликтов.
Расскажите о вашем первом выезде в зону военных действий.
Это была грузино-абхазская война, шел 1993 год. Тогда мы на вертолетах перевозили людей через линию фронта из заблокированного города Ткварчели, если его называть на грузинский лад, или Ткварчал, если на абхазский. Это небольшой шахтерский городок, где жили в равной пропорции и грузины, и абхазы, и русские, и представители других национальностей. Работы было много: сбор информации о людях, переговоры о зоне пролета, регистрация людей, выдача посадочных билетов. Сначала люди к нам относились с недоверием, потому что незадолго до нашего прибытия был сбит вертолет с мирными гражданами. Но когда они поняли, что для нашего борта организован коридор, по которому можно безопасно перемещаться на вертолете, тоже легче не стало: началась давка, люди пытались всеми способами попасть на борт. Я лично занимался выдачей посадочных талонов, расписывался в них, но приходило в два раза больше местных. Как я вскоре понял, они подделывали мою подпись в надежде улететь. Но вертолет не может взять больше определенного количества людей. Командиры воздушного судна под свою ответственность размещали больше пассажиров, чем разрешалось правилами, но все равно всех уместить было невозможно. Снова та же история: приходилось брать на себя ответственность за чужие судьбы, но ничего другого и не оставалось – вертолет не резиновый, и либо увозить хоть кого-то, либо вообще никого.
Вы работаете не только в зоне чрезвычайных ситуаций, но и отвечаете за безопасность проведения разных телевизионных шоу и кинопроектов. Как они появились в вашей жизни?
В 2003 году меня пригласили поработать спасателем на шоу для Первого канала «Последний герой». Я был наслышан об этом шоу и раздумывать не стал. Как сейчас помню свой приезд в Панаму, где проходили съемки. Выхожу из самолета, вдыхаю полные легкие и понимаю, что это не воздух, а какой-то густой горячий компот. У меня даже на секунду промелькнула мысль, а не улететь ли мне обратно, но человек ко всему привыкает – два-три дня организм перенастраивается, а потом прекрасно работает. Красота в Панаме неописуемая – подводный мир, джунгли… Все-таки нам, северянам и жителям средней полосы, таких экзотических видов очень не хватает. А тут ты оказываешься еще и в самой гуще событий: вокруг тебя интересные люди, интересная работа. Конечно, все это очень захватывает.
На съемках все происходило без эксцессов?
Куда же без них! Чего только не было. Например, участники шоу постоянно норовят съесть какую-нибудь гадость. Как-то небезызвестный Децл разделал ядовитых жаб и добавил их в супчик. В результате отравились все: у кого-то были галлюцинации, у кого-то потеря сознания. Сильнее всех пострадал Николай Дроздов. Его пришлось эвакуировать, хотя он до последнего отказывался. Дело в том, что Дроздов по природе боец и к тому же корил себя за то, что по его недосмотру в еду попали ядовитые жабы. А в действительности-то он не ошибся: они пригодны для употребления в пищу, но только если их правильно разделать, а не как это сделал Децл – мачете наспех отсек головы и, не снимая шкуру, побросал в котел. В общем, с большим трудом мы все-таки уговорили Николая Дроздова покинуть остров, но эвакуация была очень сложной: человеку плохо, а идти нужно было час сорок по очень неспокойному морю.
Выходит, все эти истории, которые разворачиваются перед телезрителем, происходят на самом деле, а не подстроены специально?
И «Последний герой», и другие похожие шоу, очень правдоподобны. Конкурсы для участников сами по себе экстремальны. Они связаны с преодолением, с напряжением мышц, с координацией. Взять хотя бы подводные состязания: люди уходят под воду, что-то достают, развязывают, проталкивают – все это нужно контролировать и быть готовым прийти на помощь. Люди действительно травмируются, и время от времени их приходится по-настоящему спасать. К слову, сами спасатели участвуют в подготовке конкурсов, потому что мы умеем работать и с веревками, и под водой, и знаем технику безопасности. Так что сначала все конкурсы тестируются нами, потом съемочной группой, а потом уже участниками шоу.
Вам самому доводилось попасть в объектив камеры?
Так, чтобы выступать в роли ведущего, – нет. Но в нескольких сезонах мы, спасатели, были на заставке шоу: нас специально наряжали, снимали размытым фокусом – все в соответствии с замыслом режиссера. Обычно нас все-таки стараются вырезать при монтаже, если мы засветимся в кадре. Но бывают и такие ситуации, когда кадр с нашим участием остается. Например, если человек получил травму и его унесли на носилках, это показывают, чтобы у зрителя не возникал вопрос, куда делся тот или иной участник.
Опыт работы в такого рода проектах полезен для вас лично?
Конечно. Во-первых, общение с людьми, которые работают над проектом – с продюсерами, врачами, другими спасателями, – это интересно и полезно само по себе. Мы уже стали семьей. Каждый занимается своим делом, но периодически, раз в год-два, мы встречаемся все вместе для участия в очередном проекте. Вот недавно я прилетел из Колумбии, где обеспечивал безопасность участников подобного шоу. Должен сказать, что все это мне помогает избежать того, что сегодня называют профессиональным выгоранием. Многие мои товарищи по работе периодически жалуются, что им тяжело, что они устали. Мне же по-прежнему интересно и, думаю, это связано как раз с тем, что получается менять направления работы, географические локации, открывать что-то новое, испытывать эмоциональную встряску.
Продолжение интервью с Леонидом Радуном – ровно через неделю
Текст: Игнат Матейкин
Фото: архив Л.Радуна
